СОРОКОНОЖКА БОРХЕС

Шефу, который любит Борхеса и ненавидит меня.

Иллюстрация к эссе

Любящих Борхеса примерно столько же, сколько и нелюбящих, о чем последние не признаются, ибо считают это правилом дурного тона; остальные же о Борхесе ничего не знают, что свидетельствует об истинном таланте писателя. В дело вмешивается то, что "Я читал Борхеса" или "Я люблю Борхеса" считается синонимом "Я - интеллектуальный человек", а таковыми хотят быть большинство, даже если таковыми и являются.

Сначала я думал, что Борхес - это выдумка: так думают все, пока не прочитают. Потом мне показалось, что Борхес - это мой сон, в котором мне приснился писатель, которого я люблю, а ведь по сей день у меня нет таких писателей. Затем Борхес сделался мифом, далее - легендой. Я читал по 1 рассказу каждый день, испытывая удовольствие и получая пищу для раздумий на целые сутки. Когда Борхес стал подобен наркотику, я испугался себя, но его продолжал любить, во всяком случае, мне так казалось. Впоследствии Борхес стал знаменем снобизма, и я не могу его больше любить, потому что мой снобизм состоит в презрении ко всякому снобизму, включая и мой собственный.

Я отвергаю разработанный псевдо-знатоками Борхес-сноб-тест (Вы слышали что-нибудь о Борхесе?.. Вы читали Борхеса?.. А что вам нравится у Борхеса?..), но и я попал в эту ловушку. Очень долго приходилось делать вид, что все это меня не касается, пока симптомы болезни не стали слишком заметны. Теперь я знаю, что Борхес - это болезнь, не простуда, не грипп, это - невроз или психоз, если я правильно понимаю эти термины, и от него надо лечиться.

Средств лечения удивительно много. Одно из них состоит в том, чтобы рассматривать Борхеса как философа, и тогда он окажется недостаточно философичен. Об этом мне уже говорили: философ - это тот, кто ведет диалог с философами на их языке. Кто говорит иным языком, и им непонятен, тот философом считаться не может.

Второе средство состоит в рассмотрении Борхеса как писателя. Здесь он проще насморка. Отсутствуют сюжет, характер и остальные признаки художественной прозы. А раз признаков нет, то и самой прозы тоже нет.

Облегчение приносит тот факт, что Борхеса и дальше будут издавать с примечаниями, от выпуска к выпуску увеличивая их объем, с биографией, отслеживая параллели с его учителями и учениками, сообщая неизвестные факты, расшифровывая загадочные места; его будут издавать с подробной классификацией его произведений, со сравнительным анализом произведений его и его учеников, детально исследуя, кто на кого оказал влияние. Но они будут замалчивать одно: главное не кто такой Борхес, а что такое Борхес, увеличивая его загадочность, а тем самым и мою болезненность.

Мне предстоит остаться один на один с моим бредом и сражаться с ним не на равных. Болезнь упряма, и отсутствие симптомов еще не означает отсутствие болезни.

Множество исследователей предлагали различные классификации его произведений, в той или иной степени объясняющие их самих или их замысел, но ничего не говорящих о самом авторе. Единственно правильная классификация лишь одна, против которой не возражал бы и сам Борхес. Произведения Борхеса делятся на: а) находящиеся в моей домашней библиотеке; б) изданные в нашей стране; в) непонятные после первого прочтения; г) которые чаще других любят цитировать; д) содержание которых можно вспомнить по их названию; е) в которых мы можем обнаружить свою эрудицию; ж) совсем ничтожное число, в которых развязка угадывается еще до конца; з) в которых Борхес хочет быть похожим на самого себя; и) прочие, т.е. те, которые могли бы быть написаны, но которые не написаны Борхесом, столь же реальные, как и первые. К последним можно отнести и этот текст, так как святотатство - пустой звук для неверующих, и Борхес - не бог.

Мсье Фуко совсем не прав, что в подобной классификации отсутствует основание, что человек не может мыслить таким образом, что все подразделения такой классификации могут встретиться лишь в одном месте - в самом языке. Эта субъективная классификация, одно время незаслуженно забытая и отброшенная наукой, вполне может оказаться открытием Борхеса. Его классификация животных имеет субъективное основание - китайского императора, который, очевидно, сам продиктовал ее придворным ученым, причем, многие пункты вносились в разное время по требованию императора дополнить классификацию (например, дописать "разбивших цветочную вазу"). Если добавить к определению каждого элемента "и прочие", то можно легко сообразить, что это классификация не по основанию, а классификация оснований, что всегда является делом весьма субъективным. Если же учесть то обстоятельство, что процесс классификации может происходить на протяжении какого-то времени жизни классифицирующего и зависеть от разных жизненных событий, то ее можно назвать еще и экзистенциальной классификацией. Такая классификация характеризует вовсе не предмет классификации, а самого классифицирующего, что широко используется в психологических тестах, в том же Борхес-сноб-тесте, и что может быть использовано относительно приведенной классификации здесь.

Бальзам на душу от таких разгадок. Но какой же непосильный труд разгадать их везде у Борхеса и избавиться от сумасшествия.

Известно, что каждый писатель создает своих предшественников. Сожаление вызывают лишь те случаи, когда предшественники не создают писателей. И если рассматривать произведения Э.По как написанные после Борхеса, то По в этом случае - просто жалкий эпигон. С другой стороны, если рассматривать произведения Борхеса как написанные после произведений его учеников, то он довольно хорошо описал их литературные приемы.

Этот По, живший среди замков, испытывавший мистический ужас от неведомого в реальной жизни, стремился подчинить это неведомое рациональной силе мышления, дедуктивным расследованиям, силе слова литературы и искусства.

И этот Борхес, живущий среди своих лабиринтов и зеркал, заставляющий испытывать ужас не от реального мира, а от мира, шагнувшего к нам из книг, вовсе не преодолевает его иррациональность, а воздвигает ему монумент в виде парадокса.

Что толку в зрячих, если так пишут слепые? Мир книг им более реален. Быть зрячим и видеть - не одно и то же. Построить мир заново, по своим законам, построить его в Книге, если нет возможности строить наяву, и переселить всех в этот новый мир, заставив их забыть о своем. Но жить в этом мире значит быть либо слепым, либо сумасшедшим. Сходите с ума - вам откроется Последняя Истина, вас ничто не потревожит более, вас не испугает больше смерть... Борхесомания лечит людей...

Он - первый, кто начал писать на материале мировой культуры. Вернее, вне ее не писал никто из известных в последние столетия, но Борхес сделал это единственным основным принципом. Мировая культура, Книга Книг, - другой мир человека, столь же реальный, как и окружающий его очевидный мир. Странным объявляется всякий живущий на пересечении этих двух миров.

Собственная среда обитания оказывается не имеющей первоначального смысла, ее смысл вынесен вовне, и здесь воспринимается как парадокс. Столкнуть человеческие культуры и языки, обычаи и мифы, легенды и книги; переплавить свою родную национальную культуру с ее неповторимым колоритом и в образе общезначимой отдать миру для узнавания; столкнуть исторические эпохи, судьбы во времени, перенести в пространстве - кто еще отваживался на это? Мучительно тяжело осознавать гениальное воплощение чужим своих идей, но перед Мастером не склоняются, у Мастера учатся, даже если потом придется отречься...

Философский Камень - Камень Преткновения - не каждому в руки дается. Но в руках этих Каменные Книги оживают: знакомо ль вам - вчитаться в Книгу и не вернуться к Себе? Кто он создатель Мира Снов? Снимите шляпу, представитель профессии будущего - чернорабочий Лабиринтов Книг. Что делает Библиотекарь-Книжник? Науку? Философию? Искусство? Да нет, он пишет Книгу; в ней - все, весь Мир.

Стресс, переживания и получаемое наслаждение, существовавшие в искусстве в области рассудка и чувственного мира человека, перемещается в интеллектуальную область, в область Разума. Если говорить об общей тенденции, то происходит интеллектуализация искусства, сближение его с наукой до стирания всяких граней. Коллизия сюжета перестает быть двигателем эмоций и причиной, побуждающей к чтению. Такой причиной становится коллизия интеллектуальных проблем человечества.

Стресс искусственных нагромождений, придуманных сюжетов и ситуаций пресытил общество потребления. Когда оно устанет, тогда и стресс его окажется зависимым лишь от его жизни; он станет чувственным выражением интеллектуальных коллизий его жизни, может быть сначала и непрямо, через мир культуры, через мир самих книг.

Стресс становится сверхзадачей искусства. Мистификация неизвестного, превращение непознанного в роковую манящую тайну-загадку и, более того, превращение интеллектуальных проблем человека в ужас - создание монстров для разума, обнаружение парадоксов и тупиков сознания. Задача Борхеса - этим ужасом пробудить интеллект - возможно и непосильна, но чертовски привлекательна.

Я вроде бы здоров, я понимаю то, что говорю, я вижу простоту открытий, и мне не страшно... Но близится вечер, рука тянется к полке с книгой, я погружаюсь в мир Лабиринтов, и снова - этот ужас...

Мир Борхеса - живой мир, но еще не узнанный нами. Там зеркала - величайшее изобретение человечества - мир человеком смотрит в себя сквозь зеркало... Там лабиринты - бесконечность ограниченного пространства, мир человека, живущего лишь здесь, но здесь же затерянного и ищущего себя... Я ставлю Книгу на полку, но мне это вовсе не поможет, я останусь в этом Мире до утра; он мне будет сниться таким, каким я его допридумываю по словам злосчастной Книги... Я не кричу и не пытаюсь бежать, я спокойно схожу с ума, остатком разума стараюсь размышлять. Всех сумасшедших лечат обыденностью, сводя все удивительное и мистическое к понятному и обыкновенному, подобно тому, как общество нормальных людей лечат иррациональными парадоксами.

Я расквитаюсь с ним, я тайну уничтожу явным - я проделаю эту сволочную работу, чтобы спасти себя и других...

Мой друг утверждает, чтобы уберечь себя от стрессов, необходимо произведения с захватывающим сюжетом читать с конца, с последней части или с середины, прочитывая вторую половину прежде всего, чтобы затем прочитать первую. Хорошее средство также читать по абзацу в день, а в местах повышенного динамизма сюжета и по предложению в день. Чтобы уберечься от воздействия Борхеса, читать его необходимо с последнего абзаца, возвращаясь к началу. Тогда видны и многие огрехи, потому как уже не читаешь, а наблюдаешь за развитием сюжета, за реализацией идеи. Еще бы хорошо чередовать рассказы интеллектуального ужаса и рассказы на основе фольклора.

Начинает Борхес с длинного предложения и говорит о предварительных условиях главной проблемы (но вовсе не события) повествования нарочито бесстрастным тоном, сообщая кучу не относящихся к делу подробностей, попутно увлеченно дискутируя о малозначительных или значимых, но не имеющих здесь никакого значения, вещах. Второстепенными замечаниями и равнодушным изложением главных и попутных мелочей Борхес добивается отвлечения от всех деталей, которые могут привести к разгадке или преждевременной кульминации. Это единственный автор, который добивается того, чтобы интерес был сохранен до последних строк произведения.

Принципов Борхеса не так уж много: парадоксальность изложения, путаница Борхеса, концовка Борхеса.

Парадоксальность изложения - нечто совсем не поддающееся определению. Речь идет не о способе парадоксального повествования, но об изложении парадоксов, существующих реально и обозначенных человеческим опытом как тупики сознания, где иррациональный ужас нагнетается тем, что все это известно и обо всем этом сообщается как бы вскользь.

Путаница Борхеса: вводить миф как жизнь и жизнь как миф, литературные герои вплетены в повествование наравне с реальными личностями, существующее в истории соседствует рядом с выдуманным, множество цитат подлинных и мнимых из классических источников и исторических работ, целый ворох упоминаний, намеков, ссылок, имен, стимулирующих библиографический поиск или рассчитанных на эрудицию читателя, а может лишь для того, чтобы тот, хотя бы иногда, испытал чувство самоудовлетворения от своей эрудиции.

Концовка Борхеса - одновременная кульминация, развязка и прояснение смысла названия произведения. Происходит внезапное озарение смыслом под конец произведения и, поскольку читать уже нечего, нужно отложить книгу и предаться размышлениям о прочитанном или переживаниям ужаса.

Этого очень мало, это ничего не проясняет в моей тайне, но все вместе - это Борхес... Больной на пути к выздоровлению, и я проделаю свою работу до конца.

Закон Борхеса - не случай, не история, не образ, не характер, не ситуация и не тема, не "вот как бывает", а "вот в чем проблема того, что происходит", "вот каковы более или менее понятные причины События" - "события - удел его, Борхеса" ("Борхес и я"). Объективность изложения - течение событий помимо сюжетных ходов повествования: повествование ни к чему не подводит; ощущение отсутствия автора при постоянном напоминании его о своем присутствии. Субъективность изложения - один проблемный объект на протяжении всего изложения. Это колдовство меня и сгубило: однажды я попытался прочитать то, что написал, и вдруг понял, что читаю не свое. Не страшно подражать Великим, но страшно в этом потерять себя. Выход один - убить Его, унизить, растоптать и стать Собой...

Конец любви - Он просто слеп: его призраки лишены цвета... Он жалкий низкий трус, подобный хитроумному идальго, сражающемуся с вымыслами в мире вымысла. Он Книжный Червь с прикрытым плагиатом идей и неопознанных цитат.

Когда развитие науки оказывается достаточным, чтобы происходить на основе собственного механизма, а философия заявляет о своем желании тоже стать наукой, вполне плодотворным может быть соединение различных наук и направлений познания через фантазийное сочленение несоединимого, создание новых конструкций по законам одних областей знания в других областях знания. Вот тогда и появляется этот интеллектуал-пройдоха со своей философской комбинаторикой в прозе, со своей эвристической прозой, философией в образах и конструкциях.

Проективный метод, столь хорошо создающий утопии и антиутопии, годится и для менее эпохальных произведений, исследующих отдельные тенденции в науке, искусстве и т.п.

Мне ни за что не понять, зачем я это объясняю и кому я это говорю, но даже если меня поймет один человек - я сам, то появится маленькая надежда на выздоровление, на искоренение болезни, имя которой Борхес. Я вдруг отчетливо представил себе, сколько бед или счастья может принести проективный метод в политике. Смысл его прост. Некие политические тенденции, столь опасные, сколь и не распознаваемые в своей опасности, намеренно или ненамеренно скрываемые их представителями, которые могут осознавать или не осознавать это, должны быть выражены кем-то последовательно и до конца в своей проективной форме. Это может сделать человек, не обязательно принадлежащий к этому направлению, но понимающий, к чему все идет и готовый рискнуть репутацией для этого. Такое последовательное выражение проективной позиции не только показывает возможный исход политического направления, которое эта позиция представляет, но и способно иногда изменить состояние данной политической силы, которой придется считаться с таким своим представителем и отвечать за его позицию. Иногда проективный метод может влиять на весь ход истории. "Бесы" Достоевского сказали об истории больше, чем все оппозиционные партии потом. Реакционер Борхес - вышедший из своих произведений герой, создающий нетленным языком Тлена оружие против старых истин.

Осталось добавить последний штрих, и я свободен. Я тороплюсь, время на исходе, а борьба идет при больших потерях. Мне еще нужно успеть договориться с вами не считать его классиком, и я боюсь опоздать. Сумасшедший - опасный гость, плохой собеседник, но безумный - лучший учитель истины.

Его приемы... Они известны почти всем, его приемы, но сорвать покров таинственности можно лишь разобрав их до деталей.

Соединение несоединимого во времени, соединение времен, альтернатив одного и того же настоящего в разном будущем, разного прошлого в одном настоящем, перемещение во времени сути дела, где в новом времени она раскрывается иначе; соединение пространств (зеркало и лабиринт), различных мест действия, принадлежащих одному действию; соединение реальности и слов, книг, идей, оснований, концепций, историй, культур, обладающее эвристической ценностью; соединение реальности и ирреальности с вхождением в ощущение мистики; сквозное исследование исторических аналогий; конструирование несуществующего по законам существующего и наоборот; изобретение иных культур по тенденциям известных. А еще "мифология окраин", "подтасовки и преувеличения" ("Борхес и я"), прием "нарочитого анахронизма и ложных атрибуций" ("Пьер Менар, автор "Дон Кихота"").

И все это не только повествованием, но информативным или репортажным стилем, в виде рецензии или притчи. Альтернативно-концептуальный способ философствования: подлинный плюрализм изложения - подача различных точек зрения и гипотез, одинаково бесстрастное их обоснование, сталкивание их или мирное существование рядом при принципиальном непредпочтении одной из них, давая каждой право на возможную истинность. Мышление-сомнение не приводится к ответу, а остается в процессе вопрошания и выбора ответа.

Если же вы хотите писать так, как Борхес, то этого делать не нужно, ибо Борхес уже есть, а я сделал все, чтобы его не было. Тем не менее, с этого времени его читатели будут разделены на: Тени Борхеса, некое количество подражателей ему; Зеркала Борхеса или Анти-Борхесы, завистников и ненавидящих Борхеса, куда отношусь и я; массу Борхесоподобных, которые о нем не ведают и живут в мире своего вымысла.

Известна ученая притча о сороконожке, которая, когда ее спросили, в какой последовательности она передвигает ноги, призадумалась и разучилась ходить. Я спрашиваю себя, за что можно любить Борхеса, чтобы рассмотреть эту любовь во всех деталях и, как в случае с сороконожкой, разучиться любить и излечиться от проклятой болезни.

Я рассчитываю на то, что вы, узнав и увидев приемы Борхеса изнутри, перестанете ощущать его мнимую неотмирасеготность, таинственность, эдгароповскую мистику, и намереваюсь в этом просчитаться. Хочу разрушить чисто конструктивное обаяние техники, чтобы вы из Борхеса нашли что-нибудь другое, если оно там есть это другое, и этим другим увлеклись более прежнего, но втайне надеюсь, что вам это не удастся, ибо эпидемия этой болезни слишком опасна...

1991

Сергей Дацюк

Проект "Культурные провокации"