Ничего не изменилось. Они всегда меня не любили. Я был живым их упреком, порицателем их вкусов, соглядатаем их пороков, врачевателем их душ, ваятелем их жизненных принципов, пастырем их сердец, поводом их вдохновения, источником их страсти. Они же не ведали страсти, но лишь подобострастие. И это подобие страсти мне вконец наскучило.
Однажды утром чертовы куклы совершенно промокли. Коломбина и Буратино, будучи сделанными из дерева, сохли две минуты. Мальвина, одетая в легкий шелк, сохла полчаса. Арлекин, в красном бархате, не высох и через двое суток. Пьеро лил слезы, и совершенно не высох. Я устал ждать.
Было представление, сценария не было... Я бросил им две идеи, пусть развивают. Прошло два акта - это все, во что смогли они уложить две мои идеи. Что дальше? - спросили они. Дальше думайте сами, - ответил я. Думать они не умели. Они пыхтели, пыжились, но ничего у них не вышло. Свои идеи я отказался давать наотрез. Представление провалилось.
Я бросил их. Начал другую жизнь, беспощадно изгоняя из нее кукол. Куклы дряхлели, опускались, переставали за собой следить. Некоторым удавалось подняться и стать богатыми, и они сразу начинали пить дорогой коньяк, пахнуть дорогими духами, пошло и безвкусно, одеваться в кожу. Кожа, одежда варваров, как ничто другое превращала их в животное стадо. Они же носили эту одежду совершенно не стесняясь. Воистину, дурной вкус не приобретают.
Иные встречали меня в рубище, показывали лохмотья, с подробностями и в деталях рассказывали о своем упадке, взывая к моей жалости и уповая в этом на свою нищету, равно противно, как и первые. Я улыбался им, а они говорили со мной как со сбежавшим от них кукловодом. Они так ничего и не поняли.
Я пытался им объяснить, что вовсе не люблю их и не ненавижу, я равнодушен к ним, и поэтому свободен. У меня нет больше кукол, и я не обязан давать представления каждый вечер. У меня чуть меньше в жизни праздника, но праздник реже и веселее. Я не оглядываюсь в толпе на каждую куклу, я не шепчу сквозь зубы: "куклы ряженные". Они в прошлом, прошлое незачем ворошить.
Я все еще прихожу в балаган, когда мне тоскливо. Но теперь все иначе. Я смеюсь и плачу, и всегда невпопад, однако зрителям это прощают. Но главное, я теперь зритель в этом театре. Когда мне скучно, я ухожу. И я счастлив, что я чужой на этом празднике.
