Пятница, 30.10.98, 20:00

Доклад В.Глазычева "Представления о городе в культурно - исторической перспективе. Типология городов".

Поскольку тут среди вас я - некое ходячее ископаемое, надо сказать несколько слов. Я начал заниматься городом, городской политикой в этой стране еще в советское время, когда абсолютного большинства здесь присутствующих на свете не было. С 1991 года я возглавляю консультативную группу, которая называется "Академия городской среды" и работала, продолжает работать с российскими, и не только российскими, городами, от самых маленьких... Володя говорил о том, как часто мы должны внушать заказ тому, кто даже не догадывается, что ему это нужно. Я специально поставил себе задачу: а где самый маленький вообще город в России, что это за зверь такой вообще. Я его вычислил. Он, Лихвин по-старому, и до сих пор называется по-советски - Чекалин. В этом городе 1238 человек. У него есть мэр - это город. Почему он остался? В хрущовские времена, для вас совершенно незнакомые, ликвидировали малые города по всему Советскому Союзу, правда, дифференцированно по разным республикам, но все же. А поскольку Чекалин был на букву "Ч", а в Верховном Совете последний лист на "Ч", "Ш", "Щ" потеряли, то он остался городом. И вот мне удалось убедить одно из министерств, что надо проделать работу с таким городом: как может выжить и развиваться город, в котором живет 1238 человек. (А верхний потолок стал сейчас очень богатеньким). Потолком же для меня являются города на 700 - 800 тысяч человек. С большими городами группа, на мой взгляд, работать не может: нужна сетевая структура, просто потому что нарастает объем проблем и физическая невозможность работать с таким проблемным полем, не умножая и число точек, в которых ведется работа, а значит, еще и взаимодействие этих точек, то есть нужна организация организации. Это не потому, что мы глупее, а кто-то умнее, это вообще невозможно. Когда 800 000, на самом деле, тоже работать нельзя, но по бедности нам приходится. В этом диапазоне - города маленькие и большие, старые и нестарые. На Украине мне довелось работать только в Крыму: есть такой поселок городского типа Орджоникидзе, бывший закрытый военный поселок между Феодосией и Коктебелем. Это было любопытно, но и не более. Кроме этого я работал в Берлине, когда западный Берлин уже становился объединенным и решалась задача в некотором смысле подобная киевской - самоидентификации. Тем более, что внутри города зияла дыра бывшей границы, разделявшей его на две части. Это была очень любопытная работа. Также я работал довольно много в Вашингтоне, где входил в комиссию конгресса США, решавшую судьбу города Вашингтона. В прошлом году это кончилось лишением функций мэра Вашингтона, не должности, но функций, одну функцию за ним оставили - туризма. Это диапазон работы. Факультативно я - профессор Московского архитектурного института и прочие должности. Сюжет сегодняшней нашей работы скорее будет связан с задачкой на понимание. Слово город употребляют все, но единственно кто точно знает, что говорит, - это географы, у них есть карта, на карте стоит точка и под точкой надпись - город. Один маленький детский вопрос. Все знают, что во Франции некогда случилась революция, прозванная Великой (конец 18 века). Раньше, я не знаю, как сейчас вам это излагают, нам было понятно: третье сословие, буржуазия, прорывается к власти, ей мешает закостенелая структура феодального управления и дворянских привилегий, и в этом есть значительная доля правды, хотя и упрощенной. Я задам вопрос: где начинаются революции? Мало сказать: Великая французская революция началась в Париже. А где в Париже? В каких средовых условиях возникает ситуация, когда может начаться революция, что для этого надо?

Реплика из зала:

- В подворотне.

В подворотне вы можете ограбить прохожего, революцию в подворотне не сделаешь, для этого вам нужно пространство, свободное пространство, экстерьер и интерьер города, в котором возможно собираться группой, вам нужно сообщение этого внешнего пространства с этим внутренним - раз, и вам нужна толпа зрителей, которая способна увидеть, что нечто происходит - это два. Французская революция началась в уличном ресторане, и пока не было уличного ресторана, бунты быть могли, а революции - нет. Я не передергиваю. На самом деле город, пока мы говорим "икс", определится прежде всего из того, в какую систему знаний вы этот "икс" поместите. На самом деле, никакого города просто нет. Город становится или не становится. Это очень существенно. Если открыть Ветхий завет, то у пророка Ионы помимо прочих трагических происшествий, можно прочесть вполне бытовую зарисовку. Я цитирую по памяти, но точно:" Ниневия же была город великий на три дня пути". Что такое город на три дня пути? В каком смысле город? Что это на самом деле было? Хотя в школе все проходили, что была Ассирия, в ней была Ниневия - это все знают, раскопки там были, крылатые быки всякие. Что такое город на три дня пути? Сегодняшний аналитик ответит: "Это была агломерация (есть такое очень точное понятие), в которой соединялись признаки города и сельскохозяйственного региона, являющие одно органическое целое". Одна эта фраза будет проинтерпретирована в этом случае таким образом: ландшафт, организованный на три дня пути, будет системой чередований того, что мы назовем угодьями, а также храмов, дворцов, жилых кварталов и всего прочего, а это уже предполагает такую тонкую вещь, как мобильность в неких пределах, которые называются по-украински "кордон", "городская межа" по-древнеславянски. Где проводится "межа"? Нет общего ответа на этот вопрос. Во всякое время и в каждом месте эта граница будет проводиться особым образом. Сегодня знание разделилось на множество слоев профессиональных в заповедниках таких, где и историки-то друг друга не понимают: средневековые ничего не знают про античность, античные ничего не слыхали про средневековье. А уж то, что географии не знают историки, я точно вам скажу. В каждой из этих традиций знания будет и своя граница города. У географов вы прочтете о различиях между физическим городом и функциональным городом. Включает ли город в себя дачи? Функционально город включает в себя дачи. Это инобытие города, городских отношений, городского образа жизни. Всегда дачи включает? Не всегда: была дача, которая противопоставлялась городу, была иным в принципе. Это несколько крошечных этюдиков, которые я рассказал только для одного: чтобы договориться, что мы будем называть городом. Что такое город, неизвестно до тех пор, пока мы - а это может быть политическая система, городское сообщество через своих спикеров или непосредственно, это могут быть эксперты разных типов - пока мы не договоримся, что мы вложим в это слово. Это принципиально важный вопрос. Я выписал здесь четыре словечка. (На доске - четыре слова: "Предгород, Город, Недогород, Негород").

Это не научная классификация, но мне важно выделить некоторые типы, определяющие то, какое содержание стоит за словом, которое нечто называет городом. Самый древний город на земле, который до сих пор живой?.. Иерихон - ему 10 тысяч лет, как ноумену, как имени, как нечто, связанному с именем. Значит ли это одно и то же? Ну, конечно же, нет. Имя - то же, локализация - та же, а значение - от центра провинции до ничтожного провинциального городишки, а сегодня - одного из ключевых узлов становления возможно нового государства палестинского. Один локус в разные временные слои приобретает маски, меняет эти маски, постоянно преобразует самое себя. Афины для нас с вами - центр аттической демократии, до середины прошлого века - провинциальное место турецкого гарнизона, с 1912 года - маленькая амбициозная провинциальная столица, сегодня - агломерация на 3,5 млн. жителей, охватывающая всю историческую Аттику. Первое, написал я, - предгород. Предгород - очень существенная вещь не для истории мест. Вы, наверное, знаете, что есть принципиально разные картины эволюционного процесса. Один мы называем историей, или - историческим процессом, другой - генезисом, или генетическим процессом, когда вещи не просто следуют друг за другом, а порождают друг друга. К сожалению, генетическая история города до сих пор не изучена. Это трудно сделать. Тем не менее, можно говорить о предгороде. И на примере того же Иерихона очень легко понять, что такое предгород. Это состояние, когда еще нет города или деревни или когда уже нет города или деревни. Деревня вовсе не древнее города, она моложе. Предгорода создали деревню, ведь первичный способ освоения территории - не деревенский, но еще и не городской. Каковы признаки городского, не научно, не строго, в ощущениях? Первое мы уже назвали: некоторое наличие незанятого пространства, незанятого застройками, посадками, это не значит незанятого вообще. Скажем, Нью-Йорк с 1812 года держал незастроенным по 1960 год в центре Манхеттена пустое пространство, в котором потом возник центральный парк. Это в месте, которое зарабатывало на квадратном футе всегда большие деньги. Ценность пустого пространства как публичного пространства, не в частной собственности находящегося, а в коммунальной собственности находящегося, позволяет себя выделить в непременное наличие: есть это пространство - есть город, нет его - нет города, а жилье может быть, все, что угодно, может существовать. Вторая функция городского существования - значительное количество в любой момент времени ничем не занятых людей, не занятых производительной деятельностью. Сейчас страшное впечатление производит центр Киева (я не был здесь 10 лет): площадь, где раньше стоял вождь и учитель, а сейчас так трогательно стоит архангел Михаил, - это место пусто, чудовищно пусто по отношению к своему предыдущему состоянию. Причины этого понятны, их можно перечислять, я лишь констатирую, что Киев утратил значительную часть городского начала. И это тревожный симптом: если есть эти незаполненные лакуны, пространство публично-коммунальное, где среди бела дня, я уж не говорю о ночи, нет этого наличия праздной толпы, значит нет функции центра притяжения, обеспеченного экономически, организационно, или он ослаблен чрезвычайно. Это относится к любому месту, которое принято называть городом, в любые моменты времени. Есть великая запись в летописи -- запустение, это не разруха, запустение - это от слова "пусто", а пусто от людей, а не от чего-либо другого. Шаг за шагом можно выделить непременные черты непременно городского. В предгороде этого еще нет. Это может быть очень крупное поселение на тысячи человек, но в предгороде нет публичного пространства: все используется до предела и нет свободных от прямой жесткой деятельности людей, неважно, пашут ли они землю за городской стеной или потом от опасности убегают за эту стену, или они ремесленники. Это еще не город, но таких городов в истории бесконечно много.

Собственно город - идеал, а не факт. Город - это то, что история в каждом слове своего времени порождала как некоторую идеальную модель. Даже школьные учебники истории твердят: были Афины, будто других городов в античной Греции не было. А они были, и были совершенно другими: с другими конституциями, другими экономическими системами, с другими гражданскими правами. В Афинах неафиняне не имели гражданских прав, а в Коринфе имели, и до Коринфа - два шага. Но образ, идеал античного полиса трудами Аристотеля и целого ряда почтенных сочинителей укрепился в сознании напрочь. Город отличается от предгорода и от того, что написано ниже, одним единственным принципиальным отличием - наличием городского сообщества. Если его нет - города еще нет или уже нет. С этой точки зрения на территории Российской империи до 70 г.г. прошлого века не было ни одного города, потому что городского права как отдельного права не существовало, после 1928 года его снова не существовало. До 70 г.г. прошлого столетия самосознающего сообщества, способного выступать как сложная сеть групп, клубов, сил давления, имеющих способы и формы выразить свои мнения публичным, не подцензурным способом, которая вырабатывала свою собственную культурно-экономическую политику, вкладывая средства не как государство, не как налогоплательщик, а как горожанин, как часть сообщества городского, - такого на территории России тогда не было.

На территории Украины, как раз, существовало некогда Магдебургское право, привнесенное, правда, чужими, но закрепившееся, но ставшее слабой памятью к тому времени, очень трудно возрождавшейся. Но все-таки шанс этот был и остается как очень важный исторический прецедент. На территории собственно Великороссии такого вообще не было: что там было в Новгороде и Пскове - дело темное и очень гадкое. Вопрос становления городского сообщества, которое имеет предельно ясный индикатор, - число клубов, объединений, обществ и сообществ, образуемых горожанами, на 1 000 или 10 000 людей. Это любопытный индикатор, вы знаете, каков среднеевропейский показатель числа гражданских объединений, не коммерческих и не конфессиональных, на 1 000 жителей? В среднем, около 60. Где же они все находят себе место в публичном пространстве города? Это чрезвычайно важная ситуация плотности социальных контактов.

Город вырастил 4 предмета, на которых выросло все это: биржа, а биржа - это театр, это не только место операций, это еще место, где люди видят друг друга оперирующими; второй театр города - суд как свободная система сугубо городского пространства и одновременно система театра, в котором тоже есть актеры под названием судья, истец, ответчик, адвокат, присяжные, - могучий театр, в котором вырастал настоящий театр; третье - сам театр как система зеркала, в котором аудитория воспринимает некоторые ей предлагаемые действия, этим театром может быть и площадь; четвертое - городская харчевня, пивная, ресторан - место, в котором люди друг друга воспринимают, где идет постоянное общение тех, кто сидит, и тех, кто смотрит на идущих, потому что люди интереснее всего друг другу, и город является прежде всего системой кулис, которая обеспечивает возможность смотреть друг на друга разнообразно, богато, любопытно.

Из этого, казалось бы, невинного наблюдения в ретроспективном анализе вытекает такое следствие. Ради чего была устроена главная улица? Это театральная протянутая кулиса, которая была сделана ради шествия и исключительно ради этого, потому что утилитарной потребности в главной улице нет никакой. Первая европейская улица прокладывается прямая, как стрела, в Риме в начале 16 века. Зачем? Потому что самым главным зрелищем был съезд кардиналов к папскому дворцу. Это гигантской протяженности лента некоего действа, повторявшегося почти ежедневно. Первые прямые линии, соединившие другие точки зрения, а он задал образец всем, возникли для того, чтобы не давили друг друга толпы зрителей, которые собирались смотреть на монументы христианского пантеона. Это система визуальная, зрительная, зрелищная, динамичная, никакого отношения к так называемой утилитарной функции не имевшая, наоборот, под себя подминавшая, прочно искажавшая силовые поля, заставлявшая менять движение, строить мосты, ломать старые, потому что эта функция городского сообщества, особенно в городах центральных, сущностных и важных, оказывалась наиболее серьезной. И зримо это копирует Париж. Опять возникает зримый образец, и матушка 3 проклятых королей, Мария Медичи, прокладывает первую улицу, первый бульвар в Париже, от этого бульвара и следов нет - там сейчас Новый Лувр, - но этот был первый. Возникает очередной могучий стереотип, идеал, признак города, причем большого города, а маленький его воспроизводит в миниатюре, иногда в очень анекдотическом впечатлении.

Колониальные города Америки, мексиканские, имели огромные главные улицы, где гарцевали конно, и это была форма друг друга посмотреть и себя показать. Сегодня они облеплены застройками, и именно они являются главными проспектами и Мехико-сити, и Буэнос-Айреса. Это мощное отпечатывание образца, идеала, чисто внешнего, предметного, воспроизводимого бесконечно, по сей день, крайне любопытно. Предмет города бесконечен, как вся история культуры. Можно сказать одну простую вещь: город является собой, т.е. приближается к идеалу ровно настолько, насколько он индивидуален, он не квалифицируется, как не квалифицируется личность. Собственно городское сообщество, даже в том задавленном виде, в котором оно у нас существует, обладает гигантской структурной сложностью и многообразием. Если этого многообразия нет, то и города нет, тогда у нас с вами - недогород.

Недогород имеет еще хорошее обозначение - слобода. Это функциональное поселение. Вот как когда - то в России были стрельцы, так вот они и остались: Пушкарская, Затинная, Стрелецкая улицы, точно также вырастала Текстильная и т.п. Самая большая слобода в мире - город Тольятти, Набережные Челны. Это не города, хотя сейчас там есть ядра городского сообщества, которые пытаются прорастить сквозь эту гигантскую слободу городское начало. Это драматическая борьба людей, которые осознают, что городом надо стать, и тех, которые удовлетворены, что на географической карте написано и в расписании поездов написано: "город Тольятти"; борьба эта сегодня идет как борьба идеологий и очень сильно пронизывает всю систему жизни этого гигантского поселения. Но есть слободы и куда поменьше. К примеру, Орджоникидзе, где я работал, - тоже слобода: минно-торпедная фабрика, при ней живут люди, к ним присобачен клуб, есть и парк. Не важно, как она называется: "фабрика Форда", или "Камаз", или "Торпедный завод", или "Оливетти". Такого рода слободы существуют при военных базах в Америке, на Филиппинах. Слобода постоянно сопутствует городу, но смешивать их смерти подобно, если стоит вообще задача поддержания и развития города как конкурентно способного социального организма, который несет прогресс вообще, если считать, что прогресс - это хорошо. Если считать, что прогресс - это плохо, то это другое дело. Но город связан с ним нерасторжимо. И эта ситуация недогорода, у которого есть шанс стать городом, гораздо более распространена, чем кажется на первый взгляд.

Есть еще одна ситуация, которую я тут обозначил, - негород. Негород - Москва. Почему? Потому что критическая величина собственно города, в котором возможно единое сообщество, была преодолена уже 25 - 30 лет назад. Критическая величина, за которой любые социальные группы распадаются на подгруппы, которые никогда не встречаются. Когда я знакомлюсь с людьми, с которыми я должен был бы быть знаком по слободе, по роду своих занятий, по Интернету через "Сиэтл". Это проблема вообще всех метрополий. Самые осознающие это метрополии вовлечены в мучительную борьбу, безнадежную, но совершенно необходимую, за то, чтобы удержать в себе городское начало. В чем эта борьба заключается, очень жестокая и хирургическая? Когда негород решает, что вот это место - это город, а все остальное - гори оно огнем; это слобода, спальное место - это все, что угодно. И начинает вкачивать невероятные ресурсы: и денежные, и энергетические, и человеческие - для формирования нового социального центра, бессмысленного центра. Не бизнес-центра - это такая же фабрика, как и всякая другая. Система общения новых пространств.

Вот так из абсолютной дыры, вызванной чудовищным экономическим кризисом, структурным кризисом, вылез город Детройт. Когда рухнула вся тяжелая промышленность, Детройт "сложился" совершенно. Так вот Детройт сегодня - единственный город, мне известный, в котором на набережной стоит памятник программе развития, принятый 27 лет назад. Фигур там нет - надпись. Так вот Детройт 27 лет назад принял программу стать городом, и стал им, правда, стряхнув 40% населения, вообще не нужных городу. Это был мучительнейший процесс.

Вена сейчас переживает нечто подобное. И мой друг Ричард Найт, такой вот доктор городов, находящихся в проблемных ситуациях, занимается, вместе с венцами, а не сам по себе, "лечением" Вены, которая из культурного центра, музыкальной столицы с огромной традицией, оказалась на задворках Европы как город, в котором есть "шарики" под названием "Моцарт", "концерты Моцарта" и более ничего. Вена, которая за последние 30 лет потеряла лидерство в производстве музыкальных, ювелирных инструментов и в целом ряде традиционных областей, в которых привыкла лидировать, уступив это место японцам, не выдержав конкуренции. Вот сегодня, пройдя 4 года семинарской работы со всеми сообществами города, несущими профессиональные смыслы, и любые другие, Вена начинает вырабатывать свою программу. И это еще займет, наверное, несколько лет. Это интереснейший процесс, когда негород либо стремиться к выработке в себе городского начала, либо нет.

Место, в котором нет такого стремления, мне лично хорошо известное, самое забавное на свете, мрачно забавное, - Лос-Анджелес. Вот уж это негород, доведенный до полного абсолюта. Вообще, его просто нет. Даже то, что называют "Даун-Тауном", - это где-то там, на горизонте, туда даже ехать не хочется, не то, чтобы идти. Ведь что любопытно: города Лос-Анджелеса вообще нет, даже надписи на географической карте нет такой; есть графство Лос-Анджелес, а в нем есть города, включая Санта-Монику, включая слободы, этнические, неэтнические. Городского начала как такового нет. Его, конечно, можно найти в той же Санта - Монике: Третья стрит - плюгавая такая улочка, провинциальная. Получается так: огромная империя, информативная, рядом Силиконовая долина начинается, Голливуд со всех этих круч - и ни малейшего признака города, его нет вообще. Более того, лос-анджелесцы этого не осознают, они даже не знают, что у них может быть город, они даже гордятся, что у них так. Ситуация негорода в этом параноидальном месте доведена до абсолюта. Четыре года назад я мог видеть, но лишь с высоты своего отеля, и никак не мог понять, что на крышах за значки. У всех спрашиваю - никто не говорит. В конце концов я узнал: это была полицейская маркировка крыш, для того чтобы полицейские вертолеты, летая над городом, могли определить, где они находятся. Символ настоящего негорода - поле боевых действий с криминалом, с параноидальным страхом оного, потому что в Лос-Анджелесе статистика преступлений не выше, чем в Вашингтоне, но где ничего подобного нет, и где ситуация негорода перешла уже вообще в состояние массовой паранойи, где перед благополучным домиком на благополучной улице всегда будет таблица, предупреждающая: "Стрелять будем". Нормальной эту жизнь назвать нельзя. Возможность ситуации в негороде во все стороны: вниз, в небытие, вверх - назад в город, есть еще один путь, неведомый, - в глобальное пространство, не только сетевое.

Сегодня эта сверхзадача, которую ставит или не ставит городское сообщество, а иногда и власть в тех странах, где демократические традиции очень слабы (вроде Франции, которая делает вид, что она очень демократическая страна, но на самом деле имперская культурная традиция тут невероятно сильна, недаром ведь все парижские новые картинки архитектурные - президентские проекты: пирамида Лувра, Новая Арка и т.п. - сделаны они на федеральные средства, город к этому не имел отношения, то есть город как субъект во Франции значит меньше, чем в какой-либо другой европейской стране, недаром Россия вечно копировала эту "демократическую" страну), прочитывается в глобальном смысле очень сильно. Есть такая невероятная статистика: соотношение крупнейших метрополий по числу проводимых в них в год конгрессов. И как экономический инструмент (конгресс - это огромные деньги, которые получает город или не получает, если не выигрывает)... Так вот Париж - на первом месте, резко обошедший все остальные города, за второе, третье, четвертое места идет дикая битва между Нью-Йорком, Сингапуром, туда сейчас втемяшилась и Барселона на четвертое место, ставя себе эту задачу 25 лет назад, добившись проведения всемирной выставки лоббированием, подкупом чиновником для того, чтобы выскочить в эту ситуацию знаменосцев. Битва за это идет очень серьезная, и пока что ни Москве, ни Петербургу, ни Киеву в этой борьбе делать нечего. Это вопрос, потребовавший от Парижа гигантских средств: это же какие нужно вложения делать в информационную структуру, в транспортную структуру, абсолютно перестроить всю систему отелей.

Существует миф, что туризм дает прибыль, - совершенно не обязательно. Масса городов разорилась на туристах: Толедо в Испании от туризма только потерял; туда прокатывается 17 млн. туристов в год, Толедо с этого имеет одни убытки - там туристы не ночуют: до Мадрида - 90 км. Тип города, его встроенность в глобальную сеть туризма, в систему функциональных структур, типа системы образования, повышения квалификации - вот еще один гигантский экономический ресурс. Кто на нем сегодня хорошо зарабатывает? В удельном весе, на тысячу жителей, - остров Крит, резко обойдя турок. Прописывание городского сообщества в мировой сетке, выявление, выставление себе сверхзадачи - думаете, это что-то новое? Ничего подобного. С этой точки зрения история дает невероятно много: битва, которая шла между Амстердамом и Антверпеном была именно такой битвой, между региональными центрами Германии - битва этого типа, между Новгородом и Псковом в России - этого типа. Состязательное начало, конкурентоспособность городов - одно из самых ранних социальных знаний, инструментализованных, т.е. осмысленных, используемых и превращенных в волю действий, в истории человечества.

В этом смысле я завершаю тем, чем начал: город - это потенция, а не факт. Так всегда было в истории и ни малейших признаков, что будет иначе, сегодня нет. Сегодня у Берлина, мерзкого, отвратительного города наивысший шанс сделать следующий рывок, наверное, потому что он себе эту задачу поставил, и всю мощь, какая есть, немецкой экономики бросает на решение этой задачи: сделать Берлин европейской столицей конгрессов, профессионального образования и перебить дорогу Парижу. Задача поставлена, и я участвовал в одной из проектных групп, которая эту задачу рассматривала в 1989 году, ровно через две недели после того, как рухнула Берлинская стена. Чем крупнее город, тем труднее ему самоопределиться, тем больше времени и энергии ему нужно для того, чтобы это самоопределение в жизнь воплощать, тем большая квалификация требуется, чтобы эту задачу решить. Благодарю вас за внимание.

Вячеслав Глазычев