ИДЕНТИФИКАЦИЯ ОДИНОЧЕСТВА
Одиночество понимается мной как исключительно проблема окружающих по поводу того, что они называют моим одиночеством, но я отрицаю право других называть мое собственное отношение к тому, что они называют так, одиночеством. Сама позиция, позволяющая называть некое собственное состояние одиночеством, уже исходит из отношения к себе извне, наблюдая как бы со стороны собственную ущербность и недостаточность в непринадлежности к коллективу или разделенному существованию общности. Признание за собой состояния одиночества свидетельствует о том пространстве существования, которое занимает личность. Одиночество может признаваться только у того человека, кто сознательно отторгает свое право на создание внутренних событий собственного сознания, признавая лишь наличие других, внешних себе личностей, в качестве событий собственного сознания; и при этом не сопротивляясь тому, когда другие себя навязывают и ведут как единственно возможные события твоего собственного сознания.
Поэтому для меня одиночество - определение моего состояния меня окружающих других, которые отражают ущербность собственной неразделенности на меня, переносят собственную привычку находиться во внешнем самому себе пространстве событий на меня, и в силу этого, называющие меня так же одиноким. Внутреннее состояние одиночества как бедность собственного сознания интеллекта я называю интенсиональным одиночеством. Внешнее восприятие другими такого моего (гипотетического с моей точки зрения) состояния неразделенности я называю экстенсиональным одиночеством (см. работу "Технология одиночества").
Экстенсиональное одиночество является широко исследованным, популистски постигаемым, и хорошо конвертируется в товар, если придать ему вид психологического или философского исследования. Интенсиональное одиночество кажется слишком заумным, чтобы когда-либо выступить в качестве отдельного направления исследования. Здесь я выскажу несколько мыслей именно об интенсиональном одиночестве, которое и является самой серьезной проблемой, ибо это внутреннее восприятие своего состояния недостаточности, ущербности, неразделенности, которое гораздо основательнее удерживается, нежели простое уединение от других по разным причинам.
Опыт одиночества еще не дает права написания о нем, как не дает такого права и опыт преодоления одиночества. В разговоре об одиночестве понимание права есть морально осмысленный выбор уверенности в том, что предлагаемое другим достойно для подражания. Моральное же право для разговора об одиночестве дает лишь искреннее и глубокое непонимание одиночества по причине того, что находятся в ином пространстве восприятия реальности; где богатство событий этого пространства не порождает вопрос об однообразии этих событий, из чего обычно выводят одиночество как скуку, как недостижение интереса в суете и монотонности.
Эта парадоксальность выражения есть точное ухватывание смысла ощущения своего права: "Я живу и не знаю одиночества, не понимаю его настолько глубоко и сильно, что подозреваю за другими, говорящими об одиночестве, некоторое сумасшествие". Так понятое, или скорее непонятое, одиночество не нуждается в типологизации. Если вы видите типы или виды, вы не добрались до сути, вы не можете видеть главное - общее для этих типов и видов не как признак их деления, а как признак их неделения.
Одиночество в силу этого есть не ощущение, подобно радости или горю, а дедуктивное умозаключение об одиночестве от скуки и ненужности, во-первых, и от неспособности разделить это ощущение с другими в общении, во-вторых. Дедуктивное отношение (от общего к частному) вскрывает самое глубинное отношение сознания к себе лишь как к части от общего, где само общее вынесено вовне Я.
Одиночество как дедуктивное умозаключение не есть логическое умозаключение, но заключение в самом первом значении этого слова, как заключение ума в некоторые границы части, зависимой от неодинокого существования в среде иных умов, где исходят из следующего:
- события в мире есть лишь вне меня;
- другие Я и есть источники этих событий, и даже когда Я есть источник событий, то лишь таких, которые разделены другими, в которых задействованы эти другие;
- чтобы наполнить мое Я, мне необходимы внешние события настолько, чтобы без них мое Я - совершенное пустое, вне их мое Я - совершенно одинокое.
Одиночество отсюда есть заключение от неразделенной общности с внешними событиями к частному несобытийному и пустому Я.
Одиночество есть выбор того, кто остается один, но этот выбор осуществляется на ранней стадии формирования личностного феноменологического опыта Я. Чаще всего, одиночество - это когда не один бежит от остальных, в них не нуждаясь, а когда остальные бегут от одного, не видя в нем нужды, надежды и интереса. И чем сильнее они от него бегут, тем сильнее он в них нуждается.
Пустота Я, неинтенсивное проживание внутри Я, неумение создавать внутренние события Я - признаки отсутствия индукции внутренних событий Я. Событие, любое мировое событие, прежде всего, рождается как внутренне событие чьего-то Я. Это было и остается самой большой тайной и загадкой роли личности в истории. Не всякое внутреннее личностное событие Я может стать мировым событием, но уж наверняка всякое мировое событие рождается как исключительно личностное событие чьего-то Я. Спонтанных событий в мире социума не бывает. Спонтанность социальных событий - удобный миф, но не более.
Интенсивное промысливание жизни есть дело интеллекта (раскрытое в работах "Территория интеллекта", "Утопия снисхождения", "Старая этика мужества быть", "Изобретение велосипеда"). Суть не только в интенсивном промысливании всякой вещи и всякого чувства в скучно-прустовском смысле; не просто в непрерывном нахождении в процессе такого осмысляющего раздумия; но в постоянной нацеленности на новизну, как главное и постоянное качество происходящих внутри Я событий. Именно эти события внутри моего Я и есть возможность внутренней индукции многообразия смыслоотношений событий вообще, которые делают невозможным понимание одиночества для такого сознания в принципе.
Выплескивание внутренних событий Я вовне и создание таким образом событий для других не делает эти события чем-то внешним; и отнюдь не свидетельствует о том, что лишь будучи выплеснуты вовне, они обретают свою реальность. Эти события для других уже состоялись для меня во внутреннем мире Я, и поэтому я не останавливаю свой взор на них, как бы устремляясь от собственного однообразия, нет. Многообразие предоставляется снова и снова тем, что от произошедших внутри меня событий я не перехожу к выплеснутым событиям вовне, но обращаюсь снова и снова к новым событиям внутри Я, относясь к этим внешним событиям лишь через призму моих новых внутренних событий Я.
Окружающие, воспринимая эти выплеснутые события, обсуждая, обсасывая их и пережевывая на разный манер, не бегут от моего Я; а наоборот, оказываются посажены на иглу фонтанирующей новизны одного, за которым они закрепляют впечатление экстенсионального одиночества, но совершенно по иной причине - по причине избытка многообразия и самодостаточности этого одиночества, которое теперь не стремится к другим; а наоборот, испытывает навязчивое стремление других к нему.
Одиночество в таком случае интенсионально выставляется вовне: не в том смысле, что оно растворяется во внутренних событиях Я; или что индукция внутренних событий Я заслоняет одиночество, не давая ему времени обнаружить себя в силу интенсивной занятости Я промысливанием и созданием новизны-событий Я (это было бы скрытым, нераспознанным одиночеством); одиночество не дедуцируется больше по причине изменения позиции самого сознания. Сознание теперь опирается на внутренний мир, даже находясь во взаимоотношении с внешними событиями. Так вовне Я идентифицированное одиночество - не является проблемой Я, подобно тому, как принципы идентификации - лишь культурный феномен выбора самого Я, идеологический или теоретический аспект жизненной стратегии Я.
По сути, расписанное мной и есть modus vivendi сверхчеловека Ницше; способ жизни, во многом не понятый и оболганный. Причина, по которой эту позицию не принимали и поносили в том, что она требует невероятных усилий, громадной внутренней работы, на которую даже существенные мыслители, мысля эпизодически для текста, не всегда отваживаются. Поэтому сверхчеловек и человек находятся по разные стороны одного и того же представления, - идентификации одиночества.
Сергей Дацюк
Проект "Культурные провокации"